Исключительная формальность
В июле 2019 года ко мне обратился гр. А., который являлся соответчиком по гражданскому делу, рассматриваемому в Мещанском районном суде г. Москвы уже на протяжении более полугода.
А. имел представителя – юриста в названом процессе, но объяснил необходимость привлечения второго представителя - адвоката тем, что председательствующий по делу игнорирует его представителя, отказывает во всех заявленных им ходатайствах. Именно это сформировавшееся у него мнение, а также результат судебной психолого-психиатрической экспертизы в виде категоричного мнения экспертов о недееспособности стороны сделки (продавца), сподвиг его к безотлагательному после ознакомления с выводами заключения экспертов обращению к адвокату, поскольку последний полагал, что суд в ближайшем судебном заседании постановит решение не в его пользу.
С его слов, суть дела заключалась в следующем.
В ноябре 2018 года гр. И обратилась в суд с иском к нему, А., и добросовестному приобретателю С. о признании недействительным договора купли-продажи спорной квартиры, заключенного в июле 2014 года матерью истца и применении последствий недействительности сделки. В обоснование заявленных требований истец И. указывала на то, что ее мать умерла в сентябре 2014 года. После ее смерти открылось наследство, в состав которого не вошла спорная квартира. Ссылалась на то, что только в ходе рассмотрения дела в 2018 г. по ее (истца) иску к добросовестному приобретателю С. о признании недействительным договора купли-продажи спорной квартиры от 2015 года, истец И. узнала о заключении ее (истца) матерью в июле 2014 года договора купли-продажи спорной квартиры. Также указывала, что в момент подписания в июле 2014 г. договора купли-продажи спорной квартиры, ее мать находилась в преклонном возрасте и страдала психическим заболеванием, не была способна понимать значение своих действий и руководить ими. Через непродолжительное время после продажи квартиры её мать умерла, и она (истец), являясь наследницей наследодателя, восстановившей в судебном порядке срок на принятие наследства, просила также включить квартиру в наследственную массу, и истребовать её из незаконного владения добросовестного приобретателя С., признать за истцом права собственности на квартиру.
На момент обращения А. ко мне по вопросу оказания юридической помощи, суд в ходе судебного разбирательства истребовал относимые доказательства, опросил свидетелей, назначил проведение посмертной психолого-психиатрической экспертизы, получил заключение экспертизы.
После ознакомления с материалами дела, я приняла решение о принятии поручения, поскольку таковое имело законный характер.
Кроме того, изучая дело, я обратила внимание на несколько любопытных обстоятельств, которые, с моей точки зрения, имели существенное значение и могли повлиять на исход дела.
Так, И. до обращения с иском к моему доверителю и добросовестному приобретателю уже обращалась в Мещанский районный суд с требованием к добросовестному приобретателю С. об оспаривании вторичного договора купли-продажи квартиры от 2015 года.
А поскольку договор купли-продажи был совершён между моим доверителем А. и добросовестным приобретателем С., то я полагала, что в том деле, решение по которому об отказе в исковых требованиях И. уже вступило в законную силу, могли содержаться преюдициальные факты, имеющие значение по-настоящему делу.
Кроме того, я усмотрела противоречия между основанием нового иска и заявленными материально-правовыми требованиями в части обстоятельств того, когда истец узнал о нарушении своего права и его вывода о непропуске срока исковой давности, и при этом, - заявлении истцом требования о восстановлении срока на признание недействительным договора купли-продажи квартиры моему доверителю в июле 2014 году.
Заинтересовало меня и то, что истец выдвигала ранее и выдвигает вновь требование о включении спорной квартиры в наследственную массу. Если следовать ее утверждению в иске о том, что ей стало известно о продаже квартиры моему доверителю только в 2018 году, то, принимая наследство, она не могла не указывать спорную квартиру в составе наследственной массы.
Но что происходило в действительности, - мне предстояло выяснить.
Я решила обратить более пристальное внимание выяснению вопросов, связанных с применение срока исковой давности к заявленным требованиям.
При этом, действуя параллельно, привлечь ФГБУ "Национальный медицинский центр психиатрии и наркологии им. В.П. Сербского" Минздрава России к оценке законности и обоснованности заключения экспертов ООО"...", поскольку меня смутило, что в заключении при наличии категоричного вывода экспертов о недееспособности продавца спорной квартиры - матери истца, не было установлено наличие у нее психического заболевания. Также я направила в Росздравнадзор адвокатские запросы о наличии соответствующих лицензий и о праве на проведение этим ООО именно данного вида экспертизы (к слову сказать, из полученных ответов, которые по моему ходатайству суд приобщил к материалам дела, следовало, что ООО «…» не имеет лицензии на проведение данного вида экспертизы).
Поскольку ознакомиться с материалами дела по первоначально заявленному иску И. к добросовестному приобретателю квартиры С., к участию в котором мой доверитель не был привлечен, я не имела возможности, я связалась с представителем С., который предоставил мне на ознакомление имеющиеся у него материалы.
Именно в этих материалах мне удалось обнаружить копию заявления И. от июля 2017 года о возбуждении уголовного дела по факту мошенничества в отношении её матери, подданного ею в ОМВД по одному из районов города Москвы. В указанном заявлении И. не только излагала обстоятельства обмана и завладения квартирой её матери неустановленными лицами, но и просила истребовать и выдать ей договор купли-продажи спорной квартиры от июля 2014 года, заключенный между матерью истца И. и моим доверителем (с указанием его фамилии, имени и отчества). То есть, по состоянию на июль 2017 г. истцу И. было известно как о нарушении ее права, так и о том, кто является надлежащим ответчиком по иску о защите права.
Однако, согласно исковому заявлению и пояснениям представителей истца в ходе судебного разбирательства по настоящему иску, истец И. обосновывала отсутствие пропуска исковой давности как раз тем, что о продаже квартиры ее матери в июле 2014 года моему доверителю, ей стало известно в ноябре 2017 года, когда по запросу суда из Росреестра поступила выписка из ЕГРП и копия договора купли-продажи от июля 2014 года.
Налицо было явное противоречие, имеющее, по моему мнению, значение для дела. Полагая, что ознакомление с отказным производством в ОМВД также поможет “пролить свет” на обстоятельства этого дела, я подала заявление об ознакомлении с ним в ОМВД и впоследствии ознакомилась. И, несмотря на то, что ничего принципиально нового я не смогла из них почерпнуть, эти документы сводного отказного производства укрепили мою уверенность в том, что истец не позднее сентября 2014 года не только знала о продаже в июле 2014 г. её матерью спорной квартиры, но и знала, кто является покупателем по этому договору. Однако о нарушении своего права она заявила, подав иск к моему доверителю, только в ноябре 2018 года.
Кроме того, из документов в ОМВД я выяснила, что И., обращаясь неоднократно, начиная с мая 2015 года в ОМВД по поводу возбуждения уголовного дела, неизменно ссылалась исключительно на то, что её мать обманули неустановленные лица. Именно эти обстоятельства послужили основанием первоначального обращения И. в суд к добросовестному приобретателю С. по основаниям ст.179 ГК РФ.
При этом требования о применении ст. 177 ГК РФ в ходе разбирательства по первому делу истец не заявляла.
И вдруг ... в ноябре 2018 года она обращается уже с иском по основанию 177 ГК РФ.
Предстояло разобраться и с вопросами наследования: приняла ли И. наследство, когда и какое именно.
Выяснение этих вопросов стало отправной точкой для заявления и обоснования применения последствий пропуска срока исковой давности по заявленным требованиям.
Так, выяснилось, что И. ещё в 2015 году подала нотариусу заявление о принятии наследства, в котором не указала в составе наследственной массы спорную квартиру, но при этом указала в нём другую квартиру, которая, как было установлено судом по первоначальному иску истца И, была приобретена позже, на часть денег от продажи спорной квартиры.
После выяснения указанных обстоятельств по делу, я подготовила заявление о применении исковой давности и заранее подала его в суд.
Вместе с тем, поскольку все ранее указанные доказательства находились в другом гражданском деле, я подготовила мотивированное ходатайство об истребовании гражданского дела из архива суда, а также о приобщении к материалам дела доказательств, находящихся в первом гражданском деле, копии которых приложила к ходатайствам.
Первоначально, в ходе судебного заседания, суд отказал мне в удовлетворении всех ходатайств, однако к окончанию судебного следствия, после представления всех имевшихся у меня документов, в том числе из ОМВД, а также после оглашения цитаты из судебного постановления по первому делу о том, что истец И. о выбытии квартиры из собственности наследодателя, то есть о нарушении своего права не могла узнать позднее октября 2015 года, суд определил истребовать гражданское дело по первому иску И. к добросовестному приобретателю С. из архива суда и разбирательство дела отложил.
В ходе ознакомления в суде с истребованным из архива суда делом, я обратила внимание на приложенную к исковому заявлению И., датированному июлем 2017 года, выписку из ЕГРП, согласно которой мой доверитель значился покупателем спорной квартиры по договору купли-продажи от июля 2014 года с указанием номера регистрационной записи.
После чего я подала в суд повторное заявление о применении исковой давности с указанием дополнительно и этого обстоятельства.
В ходе судебного заседания, я обратила внимание суда на указанный документ, как на бесспорное доказательство пропуска истцом срока исковой давности по заявленным требованиям.
В результате суд отказал истцу И. в заявленных требованиях в полном объеме. При этом из мотивировочной части судебного постановления следовало, что суд отказал И. исключительно по формальным основаниям:
«С настоящим иском истец обратилась лишь …ноября 2018 года, то есть через четыре с половиной года со дня обращения к нотариусу с заявлением о вступлении в наследство, и спустя более чем год с момента, когда она должна была узнать об обстоятельствах, являющихся основанием для признания сделки недействительной. Поскольку срок исковой давности по оспоримым сделкам составляет один год, суд, применяя положение ст. 199 ГК РФ, принимая во внимание, что истцом не представлено доказательств наличия у нее уважительных причин пропуска срока исковой давности, предусмотренных ст. 205 ГК РФ оснований для восстановления срока не установлено, приходит к выводу об отказе И. в удовлетворении заявленных требований в полном объеме».
Постановленое решение было поддержано последующими судебными инстанциями, вступило в законную силу.
Почетный адвокат России
Кандидат юридических наук
Я.В. Вольвач